Внимание к Пакистану, которое проявляется в последнее время при описании тех или иных аспектов современного этапа “Большой мировой игры”, вполне объяснимо. Являясь одной из двух “де-факто” ядерных держав (наряду с Индией, статус Израиля в данном случае обозначается как “неопределённый”), Пакистан занимает вполне различимое место за мировым игровым столом. Конкретно, на том его участке (в формате треугольника “КНР-США-Индия”), где разыгрывается одна из ключевых партий глобального политического действа.

Ещё раз подчеркнём, Пакистан сегодня не просто сидит рядом с отмеченной “великолепной тройкой”, а участвует в игре собственными картами. И за тем, каковы эти карты, когда и как он их вбрасывает на игровой стол, с интересом следят из каждого “угла” указанной политической конфигурации.

Эволюция во времени ответа на этот вопрос в течение всего периода государственной самостоятельности Пакистана (то есть с 1947 г.) вполне адекватно отслеживается, например, в недавнем исследовании экспертов Фонда Карнеги.

Добавим от себя, что на нынешнем этапе развития ситуации в упомянутом выше треугольнике наиболее примечательным и актуальным является тренд на понижении значимости США во внешней политике Пакистана. Он постепенно развивался с окончанием холодной войны и сопровождался параллельной тенденцией возрастания значимости Китая. Отношения с которым Пакистана всегда носили позитивный характер, но в последние годы они определяются сильными терминами: “всепогодные”, “железные”.

В пакистано-индийских же отношениях сохраняется фундаментальная база для противоречий, связанных прежде всего с комплексом вопросов, обусловленных Кашмирской проблемой. Достигнутое в феврале с. г. Соглашение о прекращении огня на участке квазиграницы, которая с 1948 г. разделяет Индию и Пакистан в бывшем княжестве Кашмир, является серьёзным позитивом в двусторонних политических отношениях. Но, судя по последним высказываниям высших военных должностных лиц обеих стран, это, видимо, пока всё, чего можно ожидать на ближайшую перспективу в данной фундаментальной, повторим, проблеме.

Что касается отношений Пакистана с США при новой администрации в Вашингтоне, то согласимся с мнением тех американских экспертов, которые исключают успех попыток, (якобы) предпринимаемых в последние месяцы Исламабадом, понизить значимость фактора “геополитики”, заменив его фактором “геоэкономики”. Оба они трудно разделимы вообще. Но особенно это справедливо для характеристики поведения на внешней арене ведущих игроков.

Возможно, Исламабад пытается извлечь некоторую меркантильную пользу от заинтересованности США в Пакистане в процессе решения относительно локальной задачи более или менее беспроблемного ухода из Афганистана. Но такие попытки Вашингтоном наверняка легко просматриваются и соответствующим не очень высоким образом оцениваются.

Перед США уже давно вырисовываются совсем другая, глобальная проблема в лице КНР, в решении которой Пакистан никак не может рассматриваться в качестве не только союзника, но хотя бы просто нейтральной страны.

В этом плане вполне адекватным представляется прогноз экспертов Центра Вильсона о том, что администрация Дж. Байдена не проявит заинтересованности в качественном изменении характера отношений (в частности, в сфере той же экономики) со страной, “которая является близким союзником Китая”. Общий вывод указанных экспертов носит вполне очевидный характер: Вашингтон, конечно, отдаст предпочтение Индии в комплексе отношений последней с Пакистаном. Опять же, исходя из центральной проблемы американской внешней политики, обусловленной глобальным противостоянием с КНР.

Из только что объявленного президентом Дж. Байденом проекта бюджета США на следующий финансовый год ряду стран Южной и Центральной Азии выделяются 324,5 млн долл., из которых что-то “перепадёт” и Пакистану. Но его “доля” предназначается для решения достаточно узко-прикладных задач всё той же общей проблематики сохранения хоть какого-то контроля за ситуацией в приграничной зоне между Пакистаном и Афганистаном.

В этом плане знаковый характер приобрело выступление 26 мая в верхней палате парламента пакистанского министра иностранных дел Пакистана Ш.М. Куреши, заявившего, что его правительство не разрешит США развёртывать военные базы с целью проведения контртеррористических атак. В частности, упоминались американские дроны, бесконтрольное использование которых в нулевые годы на территории Пакистана уже было для его правительства источником немалой головной боли.

Сегодня же другой позиции в данном вопросе просто и быть не могло. Перед Исламабадом стоит задача налаживания отношений с будущим правительством Афганистана, в котором представители Талибана (запрещённого в РФ) почти наверняка займут господствующее положение. Понятно, как эти последние отнеслись бы к соседней стране, предоставившей военные базы злейшему врагу, только что покинувшему их собственную территорию.

Свидетельством того, что на афганском направлении Исламабад намерен плотно взаимодействовать именно с Пекином, стали итоги состоявшейся 4 июня очередной трёхсторонней видеоконференции министров иностранных дел КНР, Пакистана и Афганистана

То есть, нет никаких сколько-нибудь весомых признаков того, что в последние месяцы “Пакистан стремительно качнулся в сторону Вашингтона”. В качестве таковых вряд ли можно считать некие итоги состоявшейся в начале мая поездки пакистанского премьер-министра И. Хана в Королевство Саудовская Аравия. Если этот факт и имеет отношение к состоянию американо-пакистанских отношений, то весьма опосредованным образом.

Да и с чего бы Пакистану отворачиваться от Пекина в сторону Вашингтона? Нельзя же всерьёз принимать галиматью о “технологической вторичности” Китая. Изобретатели пороха, бумаги, компаса, фарфора, … “вторичны”? Активизировавшимся адептам тезиса о “китайской угрозе” следует чаще вспоминать, как в XIX веке обошлись с Китаем нынешние “технологические лидеры”.

Не может служить свидетельством ухудшения китайско-пакистанских отношений случившийся 21 апреля террористический акт в Кветте, жертвой которого едва не оказался посол КНР в Пакистане. Уверенно можно утверждать, что Исламабад не имеет к нему никакого отношения. Белуджи (Кветта является столицей пакистанской провинции Белуджистан) давно и разным образом борются с центральным правительством Пакистана за собственную государственность. Чему главной угрозой считается проходящий через Белуджистан Китайско-Пакистанский экономический коридор (КПЭК). В течение всего периода реализации этого проекта (а ранее в ходе модернизации порта Гвадар) китайские инженеры и рабочие не раз являлись объектом нападений со стороны боевых организаций белуджей.

Отметим, что КПЭК, как ключевой элемент более общего китайского проекта Belt and Road Initiative, давно является объектом пропагандистских атак и со стороны западных “доброжелателей” как КНР, так и Пакистана. КПЭК выставляется в качестве примера попадания стран-участниц BRI в “долговую ловушку” от КНР. “Доброжелатели” настаивают также на том, что государственное финансирование проекта (“отдача от которого может растянуться на долгие годы”) осуществляется в ущерб решению других, более актуальных проблем.

Здесь действительно есть о чём поговорить, но отметим, что до сих пор не зафиксировано ни одного примера политического “злоупотребления” Пекином факта финансовой несостоятельности некоторых из его партнёров в ходе реализации тех или иных ответвлений BRI. Дороги, мосты, промышленно-энергетические объекты (не считая прямой помощи в борьбе с эпидемиями, развитии сферы образования) – вот они, пред глазами. То, что при этом в неких бухгалтерских книгах фиксируются цифры денежных долгов перед тем же Пекином, наверное, мешает спокойно спать руководству стран-партнёров КНР.

Но, повторим, никаких реальных неприятностей политико-экономического плана до сих пор у них не возникало. Ибо главный капитал, который при этом “зарабатывает” Пекин, находится вне сферы меркантильных аспектов “Большой мировой игры”. В связи с этим обратим внимание на замечание уже упоминавшихся экспертов Фонда Карнеги о том, что “Китай не только экспортирует свою модель развития, …но и усваивает местные, традиционные нормы и практики”.

Таким образом, есть все основания полагать, что, с приходом к власти в США новой администрации, во внешнеполитическом позиционировании Пакистана не произошло (и не могло произойти) никаких принципиальных изменений.